Спросите что-нибудь полегче. Почему так трудно отвечать на простые вопросы о нашей науке?
На вид обычная папка, но ей наверняка гордились бы все химики-органики. Это свидетельство о присуждении Международной премии имени Юстуса Либиха. Каждый год Немецкое химическое общество выбирает лучшего молодого ученого, внесшего значительный вклад в развитие органической химии. Победитель награждается званием “Либиховский лектор” (Liebig Lecturer) и приглашается прочесть цикл лекций в лучших немецких университетах. В 2010 году этой чести был удостоен член-корреспондент РАН Валентин Анаников, заведующий лабораторией Института органической химии им. Н.Д.Зелинского РАН.
Немецкое химическое общество — самое крупное среди подобных организаций Европы, существует со второй половины XIX века. Лауреатами премии становились ведущие профессора Европы и Америки, представляющие крупнейшие мировые научные центры, оснащенные по последнему слову техники. Российскому ученому звание “Либиховский лектор” присуждено впервые. О количестве претендентов, конкуренции между ними, жесткости отбора общество не сообщает. Не предусмотрено и денежное вознаграждение: считается, что достаточен сам факт признания лучшим ученым, да зарубежные профессора в этом и не особенно нуждаются. Ценность премии — в мировой, независимой оценке их работ.
О Валентине Ананикове — самом молодом члене-корреспонденте РАН (он стал им в 33 года), удостоенном гранта Президента РФ, “Поиск” уже писал (№45-46, 2009). Пришло время и международного признания, приглашение прочесть лекции в девяти крупнейших немецких университетах. Недавно В.Анаников вернулся из Германии. Каковы впечатления первого российского “Либиховского лектора” от общения с коллегами? Но сначала... За какие исследования он удостоился высокой награды?
- Наша лаборатория работает в очень интересной области, — рассказывает Валентин Павлович, — химии ацетиленовых углеводородов. Мы исследуем такое известное вещество, как ацетилен, и его органические производные. Эта простая молекула, состоящая всего из четырех атомов, вступает в огромное количество реакций — присоединения, замещения, конденсации и др. — и не устает преподносить сюрпризы исследователям. Из ацетилена можно синтезировать множество новых молекул, так что перспективы огромные как в фундаментальных исследованиях, так и в практических приложениях. В странах с развитой наукой ацетиленовая химия получила второе дыхание. Под названием “Новая жизнь старых молекул” появилась целая область знания.
Почему это направление чрезвычайно популярно? Ответ прост: ацетиленовая химия открывает очень важные перспективы. Синтез на основе ацетилена и реакций присоединения не дает отходов — это “чистые” реакции. В недалеком будущем они станут основой новых эффективных, а главное, безотходных промышленных процессов. (Отходов не будет вообще, отпадет проблема их дорогостоящей утилизации). Это касается множества производств: выпуска лекарственных препаратов, всевозможных полимеров, материалов для электроники, устройств поглощения и испускания света и др. В том числе солнечных батарей: в Германии они широко распространены, хотя солнечных дней не так уж и много.
В нашей стране химия ацетилена развивается давно и успешно — эта область науки имеет замечательную историю и признанные в мире достижения. За рубежом знают работы наших выдающихся ученых: А.Фаворского, Н.Зелинского, М.Кучерова, И.Назарова. И сегодня химия ацетилена остается одним из немногих направлений, в котором сохраняются высокий уровень и приоритет российских ученых. (В Иркутске в этой области активно работает великолепный академический институт).
- И именно здесь вы продвинулись дальше других?
- За границей знают наши работы по превращению ацетиленовых углеводородов на металлокомплексных и наноразмерных катализаторах. Мы получаем новые продукты и нарабатываем фундаментальные знания, воспользоваться которыми можно будет лет через 15-20. Наши статьи печатаются в ведущих иностранных и отечественных журналах, мы выступаем с докладами на крупных международных конференциях.
- Вы читали лекции в известных университетах. Как вас принимали?
- Приятный для меня факт: “Либиховский лектор” — почетное звание для немцев, наверное, поэтому зал был всегда полон (нам бы такую посещаемость!). Профессора, аспиранты, студенты слушали очень внимательно. Продолжительность лекций — один час (читаются они на английском), а потом бесконечные вопросы и дискуссии. Время на них не жалели, они длились часа три-четыре. Видно, что аудитория была весьма заинтересована и старалась почерпнуть для себя как можно больше. А заодно “прощупать” и мой уровень — ведь за последние годы я первый профессор из России, приглашенный прочесть лекции в немецких университетах.
- Что бросилось в глаза в организации тамошней науки?
- Хорошо известна разница в положении аспирантов у нас в стране и за рубежом, но, поговорив с коллегами, еще раз убедился, насколько она велика. Не важно, что эти молодые сотрудники занимают всего лишь первую ступень научной лестницы, в глазах немецкой научной общественности место это достойное. Аспиранты — своеобразная точка отсчета, по количеству и продуктивности их работы судят об уровне и активности самого профессора. На аспирантов ориентируются при составлении долгосрочных планов, учитывают условия их работы — ведь именно они двигают науку вперед. При этом подавляющее большинство вовсе не собирается посвящать себя науке. Их цель — защитить диссертацию и перейти на хорошую работу в крупную промышленную корпорацию. И это нормально, ведь количество профессорских ставок в университетах ограничено.
Естественно, я спрашивал об оплате труда научных сотрудников. И обратил внимание: первыми называли аспирантов (что тоже говорит об особом к ним отношении). Их стипендия достаточна, чтобы нормально жить, снимать жилье. Не было случая, чтобы в ответ на мои расспросы они жаловались на нехватку средств.
Наш аспирант сегодня, к великому сожалению, отнюдь не рассматривается как точка отсчета в развитии отечественной науки. Наверное, потому, что неизвестно: останется он в аспирантуре, защитится или сбежит, не выдержав тягот жизни (при символической стипендии это немудрено).
- А как живется профессорам, многие ли читают лекции студентам?
- Преподают практически все (из тех, с кем я говорил), и им это нравится, хотя лекций приходится читать довольно много (и еще готовиться к ним). Едва ли не все занимаются наукой, причем очень активно. Честно говоря, я позавидовал немецким студентам: при желании, что нужно подчеркнуть, они имеют все возможности получить великолепное образование, под руководством профессоров с мировым именем работать в отлично оборудованных лабораториях.
- А какие вопросы помимо научных задавали вам?
- Главное, что я вынес из общения: немецкие ученые открыты для совместной работы. Они сотрудничают с коллегами по всему миру и не делают исключений для России. Готовы рассмотреть интересные проекты и при этом не скрывают материальной заинтересованности. На что они могут рассчитывать, участвуя в совместных проектах? Какова “весомость” наших грантов, на каких условиях их предоставляют? По их мнению, по степени развития конкурсной грантовой системы можно судить об уровне организации науки в стране.
Я рассказывал о важной роли, которую играет главный наш фонд для естественных наук — РФФИ, как высоко его ценят российские ученые. Но обошел стороной вопрос о скромной величине его грантов. Не стал говорить и об особенностях грантов Министерства образования и науки, чтобы не объяснять, какие недюжиные усилия необходимо приложить ученым, чтобы их добиться. Ведь далеко не каждый согласен заполнить сотни страниц заявки, а в случае удачи написать не менее пространный отчет. Как тут было не позавидовать коллегам: они тратят минимум времени на составление заявки, состоящей, как правило, всего из нескольких страниц.
В ответ я поинтересовался “устройством” немецкой грантовой системы. У них не только больше доля конкурсного финансирования, но гораздо крупнее и сам грант. Поэтому чаще всего профессора не гонятся за их количеством, достаточно одного-двух. На мой взгляд, если мы действительно хотим развивать отечественную науку, расширять сотрудничество с зарубежными учеными, необходимо увеличить гранты, предоставив РФФИ заметно большее финансирование.
Конечно, немецких профессоров весьма интересовало оснащение наших лабораторий. Им важно было знать, на каких приборах мы работаем: современны ли они, насколько активно используются? Хотя в последние годы в этой области произошли подвижки и у нас появилось много современного оборудования, на эти вопросы отвечать все же было нелегко. Скажем, некоторые немецкие коллеги, побывавшие в России, удивлялись: как может работать химический факультет университета, не имея собственного спектрометра ядерного магнитного резонанса? Как без него заниматься химией! Увы, за исключением ведущих академических институтов и университетов (а их не так уж и много) современных приборов, доступных студентам и аспирантам, нет вообще.
Естественно, в разговорах с коллегами я избегал тем, которые им просто невозможно было бы понять. В Германии профессор не отвечает, например, за ремонт своей лаборатории. Ему и в голову не придет, что именно он обязан искать для этого средства. Или заниматься вопросами снабжения — для этого есть необходимая инфраструктура, и все делается как бы само собой. На доставку реактивов там уходит два-три дня, у нас — два-три месяца. От западного ученого никто не требует подготовки бизнес-планов и проектов по коммерциализации.
- Как зарубежные коллеги относятся к проекту “Сколково”?
- Выяснилось, что они весьма туманно представляют его назначение. Высказывали сомнения: повлияют ли тамошние структуры на развитие фундаментальной науки? Если честно, я и сам этого не знаю. Да, для развития прикладной науки, инновационных проектов, возможно, Сколково сыграет некую роль, но поможет ли оно продвижению фундаментальных исследований?
- Встречали ли вы в Германии соотечественников?
- Да, конечно. Приятно было узнать, что некоторые из них добились определенного положения: достигли, как говорят за границей, постоянных позиций — стали профессорами. Чувствуют себя очень комфортно и в общем-то не планируют возвращаться. Но готовы к сотрудничеству, это надо подчеркнуть особо. Хотели бы вернуться, как мне показалось, лишь те, кто по разным причинам не смог хорошо устроиться.
- Вы и дальше будете заниматься химией ацетилена или есть другие планы?
- Безусловно, моя лаборатория продолжит работы в этой области, но не хотелось бы ограничиваться только ею — в современной науке столько всего интересного! Сфера наших научных приоритетов — изучение механизмов химических реакций, принципов работы и ключевых свойств наноразмерных катализаторов, а также квантово-химические расчеты молекулярных систем. Я с удовольствием принимаю аспирантов и студентов. Приглашаю иногородних желающих, для которых действует программа научных стажировок. В современной науке места хватит всем, главное, чтобы молодежи у нас было интересно.
Юрий Дризе.