Е. П. Каплан «Об эвакуации»
Доклад на торжественном заседании ИОХ РАН, посвященному 60-летию дня Победы в ВОВ
Слухи об эвакуации института начали распространяться вскоре после начала войны. Расставаться с родным домом, бросать все никому не хотелось. Но жизнь заставила. И вот 10 июля, через 20 дней после начала войны, первый приказ директора Института А.Н. Несмеянова — ИОХ должен эвакуироваться в Томск. Далеко! Конечно, Александр Николаевич Несмеянов принимает все меры изменить место эвакуации, а также благодаря огромной помощи Александра Ерминингельдовича Арбузова, его авторитета как ученого, как человека в Казани, в Москве происходит изменение — ИОХ и все химические институты эвакуируют в Казань.
На сборы были даны всего одни сутки. С собою разрешалось взять самое необходимое: теплые вещи, белье, минимум посуды и конечно, небольшой запас продовольствия в дорогу и первые дни эвакуации в Казани. Тем, кто ехал с детьми и с престарелыми родителями побольше. 22 июля, в 6 часов вечера почти все сотрудники института, 150 человек, за исключением московской группы, 300 человек членов семей и столько же провожающих собрались на Казанском вокзале. Выдача билетов на поезд, распределение по вагонам было организовано весьма четко. Конечно, никаких купейных или плацкартных мест не было. В билете указан только вагон. Большой чемодан или мешок сдавался в товарный вагон, прицепленный к поезду. И я как сейчас, вижу в вагон входят А.Ф. Платэ и Р.Н. Зелинская с двумя мальчиками в синих беретах — Колей и Федей.
Поезд тронулся, в вагоне под утро мы узнаем — произведен первый налет вражеских самолетов на Москву. Приезжаем в Казань. На перроне нас встречает А.Е. Арбузов со своим сыном Борисом Александровичем и еще несколько человек. У вокзала стоят автобусы, грузовые машины.
Так как наш Институт прибыл одним из первых, то сотрудники ИОХ оказались в лучших условиях. Всех посадили и повезли на "Клыковку". "Клыковка" — в то время это было здание, в котором находились военные казармы. Находилось оно в поле по дороге на аэродром; до города ходьбы минут 15. за сутки до нашего приезда всех военных отправили, по-видимому, на фронт, а всех сотрудников института поместили в большие комнаты по 2-3 семьи. Конечно, казарменные кровати, но их каждому не хватало. Директора института с семьей 5 человек Александр Ерминингельдович Арбузов прямо с вокзала направил на квартиру к профессору Флавицкому, с которым была ранее договоренность о его уплотнении. А.Е. Арбузов самоуплотнился, к нему приехал сын Юрий Александрович с женой и дочь Ирина Александровна с мужем из Ленинграда.
Условия "Клыковки" казарменные. Кипяток на первом этаже. Все в очередь за водой, кто с чем: с чайником, кастрюлею, с ведром.
Первыми задачами, которые стояли перед дирекцией, были: расселение сотрудников, размещение лабораторий, наладить централизованное снабжение хлебом, а затем освоение лабораторных помещений.
Все оборудование лабораторий и института, реактивы, посуда были отправлены несколько позже отдельным составом.
Президент АН и президиум были эвакуированы в Свердловск, в Казани руководил и был ответственен за все вице-президент академик Отто Юльевич Шмидт. Академиком-секретарем химического отделения был академик В.Г. Хлопин — директор Радиевого Института.
Все распоряжения, кто чем должен заниматься, были сделаны заранее в Москве. Я была откомандирована в комиссию по расселению сотрудников Академии наук. Это было не из приятных и не из легких занятий. Городские власти проводили уплотнение жильцов, да и уплотнять было некого. Отдельные квартиры имели редко кто, большинство домов деревянные с печным отоплением.
Каждому из нас давали какую-нибудь улицу, дом, и мы обходили квартиры с соответствующими документами, разговаривали с хозяевами и договаривались, что они нам могут предложить для поселения. Вечером докладывали в штаб, а на следующий день шли поселять. Нужно сказать, что подавляющая часть населения относилась с пониманием к общей беде. Но были и отдельные очень неприятные моменты. Вспоминаю такой случай. Я пошла поселять профессора Лупиновича, который прибыл с семьей из Минска, к одному профессору, который жил на Народной улице в 4-хкомнатной квартире. Когда мы пришли, хозяин квартиры и Лупинович узнали друг друга, они были знакомы по работам, конференциям. После короткого разговора, когда я спросила, какую комнату вы можете уступить, он повел нас на кухню и показал на комнату при кухне для домработницы примерно 6 метров. Нужно было видеть лицо этого мужественного, крепкого профессора Лупиновича, но в тот момент у него на глазах появились слезы. Он только сказал "спасибо коллега" и мы вышли. Были и более опасные моменты, когда наставляли дуло пистолета. Но повторяю, большинство населения относилось с пониманием и вполне лояльно.
А в это время сотрудники Института обживали "Клыковку". В комнатах одна семья отгораживалась от другой, протягивали веревки, на которые вешали простыни, одеяла. Покупали керосинки и там же готовили. Расселение сотрудников заняло примерно месяца 2-2,5, а половина сотрудников оставались жить там все 2 года.
Но самое неприятное зрелище было, когда подъехали Ленинградские институты. Их пришлось поместить всех в фойе 2-го этажа и спортзале Казанского Университета. А приехали большие институты, крупные ученые — достаточно назвать такие имена, как академик-адмирал Б.Г. Галеркин, академики А.Ф. Иоффе, Н.Н. Семенов. К тому еще следует добавить, в Казань уже прибыли эвакуированные заводы, министерства. Многие сотрудники с семьями так и провели всю осень 1941 г. и зиму 1942 года в спортзале Университета.
Вторая задача — обеспечение карточками на хлеб и крупу — была решена быстро. Также оперативно был решен вопрос со столовой. Питались все в студенческой столовой с неизменным меню — чечевичный суп и чечевичная каша.
Третья задача — размещение лабораторий. ИОХу было выделено три помещения — Бутлеровский корпус, напротив маленький одноэтажный домик, так называемый "лягушатник", где до нас студенты медицинского института препарировали лягушек и другую живность, и несколько лабораторий в Казанском химико-технологическом институте.
В Бутлеровском корпусе по-настоящему можно было работать только на втором этаже, где раньше работали студенты и были кабинеты преподавателей и комната перед кабинетом Бутлерова. Все остальные помещения: подвал и верхний этаж — надо было оборудовать: проводить воду, электричество, устанавливать раковины и др. что же касается "лягушатника", то там стояли только столы. Нужно было срочно прокладывать трубы для водопровода, кабель, электричество, газ. О тягах не могло быть и речи. Их так и не было все время, что мы работали в Казани. Отопление — в каждой комнате стояли довольно большие круглые железные печки, которые отапливались дровами. В этом корпусе располагались лаборатории профессоров Б.А. Казанского и А.Д. Петрова. Лаборатории целлюлозы и лигнина, металлоорганических соединений, лаборатория полупродуктов и красителей помещались в Казанском химико-технологическом институте. Все остальные лаборатории, дирекции и службы — в Бутлеровском корпусе.
Следует отметить, что была строжайшая дисциплина. Рабочий день — с 9 до 6 часов. Опоздание на 5 минут выговор, дважды опоздал — увольнение, а это уже не 400 г хлеба, а 200 г. тогда была норма: рабочим и научным работникам — 400 г, детям — 300 г, служащим и всем остальным — 200 г. невольно думаю о дисциплине сегодня, а ведь сейчас тоже идет война.
В городе не хватало топлива. Лесорубы ушли на фронт. Тогда институт направил бригаду на лесозаготовки, а все сотрудники без исключения по воскресеньям, включая директора Института А.Н. Несмеянова, ходили за 4-5 км разгружать баржи с бревнами на пристань. И это не была прогулка по берегу Волги, а большой физический труд. Посмотрели бы вы сегодня, какие бревна носили не только мужчины, но и слабые женщины. Эти бревна надо было перевезти, распилить на дрова, и все это делали сами сотрудники.
Не успели закончить все необходимые дела — подошел вагон с оборудованием. Обращаю еще раз внимание, все работы выполнялись самими сотрудниками. С первых дней войны в армию была призвана значительная часть вспомогательных работников — механиков, электриков, слесарей и др., поэтому в эвакуацию отправилось их мало. Назову двоих, которых помню — В. Никель и первоклассный стеклодув Б. Березин. В Казани вскоре был зачислен В. Лавров — электрик. Вот эта "золотая тройка" помогла быстро наладить и приступить сотрудникам к научной работе. Через месяц Институт приступил к работе в лабораториях.
Работать в лабораториях было трудно: не было реактивов, растворителей, часто элементарных. Так был период, не было индикаторов, чтобы проверить в промывных водах кислотность. Тогда просто пробовали на язык. Пользование электричеством, газом и даже водой было лимитировано, составлялся график. За все нарушения отвечал директор перед руководством города.
Работали много, был график дежурства в госпиталях — помогали перевязывать раненых, стирали их белье, сдавали кровь. После дежурства в госпитале шли на работу. Понятия отгул не существовало. В те дни, когда вражеские войска быстро продвигались вглубь страны, были созданы бригады для рытья противотанковых рвов оборонительного пояса. В бригаду входили не только мужчины, но и женщины. Одна из них присутствует в зале. Это А.В. Богданова, впоследствии старший научный сотрудник ИОХ, ученый секретарь по защитам диссертаций. Поприветствуем ее.
В мое сообщение не входит освещение научной работы. Скажу только, что вся тематика работ лабораторий была полностью перестроена. Были фундаментальные работы, были и просто работы, нужные в тот момент. И в этих условиях были выполнены прекрасные работы. Отмечу лишь, что за работу оборонного характера в 1942 г. А.Н. Несмеянов и М.И. Кабачник получили Сталинскую премию 1-ой степени, а за работу по индикации новых отравляющих веществ Р.Х. Фрейдлина награждена орденом "Красной звезды". Весьма нужную и важную работу выполнил профессор И.Н. Назаров с сотрудниками, получив "карбинольный клей", который нашел широкое применение — он склеивал металл, осколки самолетов, части танков и другую технику.
Конечно, велись и менее значительные работы, но крайне необходимые — для лечения раненых в госпиталях, такие как получение сульфазола, стрептоцида и других лекарств. Многие сотрудники Института в 1945 г. в дни юбилея "220 лет Академии наук" за работы в военное время получили ордена и медали.
Несколько отвлекусь. После того как А.Н. Несмеянов и М.И. Кабачник доложили в 1942 г. свою работу в Минобороны, они вышли весьма воодушевленными, сели на лавочку у Кропоткинских ворот и, поев кашу, стали строить планы о новом институте — Институте элементо-органических соединений.
Но зима 1942 г. была очень тяжелой и к тому же холодной. Трое девушек Института: Мая Чумаченко, Зоя Волкова и Тоня Гусева — ушли добровольцами на фронт. Но, к счастью, все они остались живы, вернулись домой и после продолжали работать в ИОХе. Мая Чумаченко стала доктором наук, Зоя Волкова долго продолжала работать в лаборатории виниловых соединений. Она любила петь, и представляю, как своими задорными частушками вдохновляла бойцов, а Тоня Гусева вернулась в ИОХ и продолжала работать в лаборатории микроанализа. Двое из них присутствуют в зале. Давайте их дружно поприветствуем.
Институт пополнялся новыми кадрами. Зачислены и организованы лаборатории профессора Б.А. Арбузова и профессора С.Н. Ушакова. Двое сотрудников вернулись с фронта инвалидами: Б.М. Михайлов — крупнейший ученый, будущий член-корр. РАН, зав. лабораторией борорганики — с протезом на ноге и В.В. Голубев, потерявший глаз.
В сентябре 1942 г. были сняты брони и призваны в армию научные сотрудники Хабиб Миначевич Миначев, будущий академик, Ю.Б. Коган и И.В. Торгов, все они вернулись из армии в ИОХ после войны и продолжали работать в институте.
Работали много, часто семьи с детьми приходили в ИОХ погреться. Приходила и Раиса Николаевна Зелинская (жена А.Ф. Платэ) со своими мальчиками, терла им морковку, кормила. Один из них, теперь вам хорошо известный Николай Альфредович Платэ — академик , вице-президент РАН, второй, Федор Альфредович — японовед.
Жили дружно, помогали друг другу и даже вчерашние заключенные становились родными. Так было со мною. Когда я уезжала в эвакуацию у меня в Москве оставались родители, брат, который на третий день войны потерял глаз, и сестра. Сестра обварила ногу и во время бомбежек не могла бегать в метро. И тогда ее товарным вагоном, вместе с отпущенными заключенными отправили ко мне, в Казань. Поскольку меня знали в штабе академии, мне сообщили о ее приезде. Взяв санки, я рано утром отправилась на вокзал. Подошел поезд, и двое бывших заключенных ее вынесли. Поезд тронулся, но вдруг из вагона выскакивает бритоголовый паренек, бежит за нами и дает нам четверть буханки хлеба, произнеся: "Сестренки, возьмите, нам все равно умирать, а вам пригодится". Есть хотелось всем и даже будущему президенту, о чем он неоднократно упоминал в своей книге "На качелях 20 века". Часто можно было видеть на рынке сотрудников, продающих или меняющих свои вещи на картошку или хлеб.
Весточка в треугольничке с фронта радовала всех. Приходило известие о смерти — горе для всех.
Весной 1942 г. наступило некоторое облегчение. Городские власти выдали землю под огороды по реке Казанке. Нужны были семена. И вот трое: будущий член-корреспондент С.С. Новиков и два профессора А.М. Рубинштейн и А.Х. Фрейдлин — отправляются за семенами картошки в глубинку Татарии в обмен, конечно, на спирт. Эта эпопея очень хорошо описана А.М. Рубинштейном в его книге "ИОХ им. Н.Д.Зелинского". Мы — сотрудники — каждый день шли копать целину. Сажали не картошкой, а глазками и очистками. Отсюда у нас и урожай был таков.
Помимо работы были и события, которые интересовали всех. Конечно, все следили за фронтом, каждый сутра подходил к карте, на которой Анатолий Львович Либерман со свойственной ему аккуратностью отмечал линию фронта.
Знаменательным событием было и избрание в 1942 г. академиком А.Е. Арбузова. В 1942 г. исполнилось 25 лет Советской власти. Осенью 1942 г. состоялась Юбилейная сессия Академии наук в Свердловске, где находилось все руководство Академии, включая президента АН академика В.Л. Комарова. Там и был избран действительным членом Александр Ерминингельдович Арбузов, представлял его в академики член-корреспондент АН Александр Николаевич Несмеянов. Мы все, ИОХовцы, очень тепло относились к А.Е. Арбузову, ценили его помощь, поэтому восприняли его избрание как наш праздник.
Второе событие — вступление в партию А.Н. Несмеянова. Сам Александр Николаевич в книге "На качелях 20 века"пишет: "С начала войны я чувствовал настоятельную моральную необходимость просить о приеме в партию. Но не хотел идти с пустыми руками. Смущало меня и то, как будет принято мое вегетарианство, особенно в суровое время. Теперь я мог просить о приеме в партию и шел не с пустыми руками".
В январе 1943 г. в Бутлеровской аудитории, про которую ходят легенды, происходило это событие. Во время собрания один сотрудник задает вопрос: "Александр Николаевич, как Вы относитесь к вегетарианству?" Василий Иванович Никитин, который рекомендовал его в партию, встает и говорит: "Это просто привычка в разговоре, как я, например, говорю ей Богу, но это не значит, что я верю в Бога". В этот момент А.Н. Несмеянов вскакивает и говорит: "Вы сказали и тут же отказываетесь, но я от вегетарианства никогда не откажусь". Второй вопрос: "Как Вы воспитываете ваших детей?" Ответ: "Я им даю свободное воспитание" и, помахав пальцем, добавил: "Но мяса они у меня не едят".
Партийное собрание единогласно принимает Александра Николаевича кандидатом в члены ВКП(б), а через год в Москве в МГУ — в члены партии.
Я уже говорила, что жили дружно не только внутри Института, но был тесный контакт с другими химическими институтами. Ходили на Ученые советы друг к другу. В 1942 г. в Институте химфизики шла защита кандидатской диссертации Н.М. Эммануэля, с которым я была хорошо знакома по работе жилищной комиссии. Николай Маркович своим четким бархатным голосом прекрасно доложил, и, по мнению оппонентов, работа вполне могла бы быть зачтена как докторская диссертация, конечно, добавив третьего оппонента. Но председательствующий на Ученом совете Николай Николаевич Семенов сказал: "Не будем портить молодого человека, он успеет ее сделать через 2-3 года". И мы знаем, что Н.М. Эммануэль вскоре защитил докторскую, затем став член-корр. АН, академиком, а затем секретарем нашего отделения. Он был, наверное, одним из лучших руководителей ООТХ. /Бурные аплодисменты/
Многое можно вспомнить, но я и так заняла много времени.
Сегодня ИОХ отмечает самый большой праздник нашей страны — "День Победы". Но, дорогие товарищи фронтовики, какие бы мы не испытывали трудности, лишения — это все ничто по сравнению с тем, что пережили Вы. Мы спали под крышей, Вы — в землянках, мы испытывали трудности в жизни, Вы — отдавали жизнь. Спасибо Вам за героизм, за победу. С праздником, "Днем Победы
12.05.2005
Старший научный сотрудник Е.П. Каплан